Неточные совпадения
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он
на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А
на сходке совсем
другой человек,
заладит одно…
— Уйди, — приказала мне бабушка; я ушел в кухню, подавленный,
залез на печь и долго слушал, как за переборкой то — говорили все сразу, перебивая
друг друга, то — молчали, словно вдруг уснув. Речь шла о ребенке, рожденном матерью и отданном ею кому-то, но нельзя было понять, за что сердится дедушка: за то ли, что мать родила, не спросясь его, или за то, что не привезла ему ребенка?
— Ты чего это, милая, мужикам-то
на шею лезешь? — кричала она, размахивая своими короткими руками. — Один грех избыла, захотелось
другого… В кои-то веки нос показала из лесу и сейчас в сани к Кириллу
залезла. Своем глазам видела… Стыдобушка головушке!
Рассердился. Вышел
на улицу, стал в обывательские норы
залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного — приведет в изумление, вытащит
другого — тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до крайней норы дойти — смотрит, ан прежние опять в норы уползли…
— О-о, батюшка мой, — воскликнул, весь оживившись, наш старец: — поверьте мне, что это самые худшие люди
на свете. Вы о них только слыхали, но по чужим словам, как по лестнице, можно черт знает куда
залезть, а я все сам
на себе испытал и, как православный христианин, свидетельствую, что хотя они и одной с нами православной веры, так что, может быть, нам за них когда-нибудь еще и воевать придется, но это такие подлецы, каких
других еще и свет не видал.
Этот вышел в люди наушничеством [и шпионством], тот
залез в казенный сундук, тот находится
на содержании у такой-то старухи, чрез которую и сделал карьеру; один занимался контрабандой, [
другой сводничеством,] третий обирал крестьян, четвертый — отъявленный взяточник, пятый — шулер…
Вскочил черный, велел посадить Жилина в сторонке, не
на ковер, а
на голый пол,
залез опять
на ковер, угощает гостей блинами и бузой. Посадил работник Жилина
на место, сам снял верхние башмаки, поставил у двери рядком, где и
другие башмаки стояли, и сел
на войлок поближе к хозяевам; смотрит, как они едят, слюни утирает.
Их взгляды встретились. Анна Серафимовна покраснела. И Палтусова точно что кольнуло. Не волнение влюбленного человека. Нет! Его кольнуло
другое. Эта женщина уважает его, считает не способным ни
на какую сделку с совестью. А он… что же он? Он может еще сегодня смотреть ей прямо в глаза. В помыслах своих он ей не станет исповедоваться. Всякий вправе извлекать из своего положения все, что исполнимо, только бы не
залезать к чужому в карман.
А в столовой,
на одном конце княгиня Марфа Петровна с барынями,
на другом князь Алексей Юрьич с большими гостями. С правой руки губернатору место, с левой — генерал-поручику, за ними прочие, по роду и чинам. И всяк свое место знай, выше старшего не смей
залезать, не то шутам велят стул из-под того выдернуть, аль прикажут лакеям кушаньем его обносить. Кто помельче, те
на галерее едят. Там в именины человек пятьсот либо шестьсот обедывало, а в столовой человек восемьдесят либо сто — не больше.